Железный шторм - Страница 10

Медленно, словно само время остановилось, ствол основного орудия танка подался назад, и Хонсю понял, что грядущий выстрел разнесет его на атомы. Но вместо этого раздался ужасающей силы грохот, орудийную башню подбросило вверх, а сам танк разлетелся на части в результате детонации снаряда в стволе орудия. Обломки смертоносным ливнем накрыли ряды имперских защитников, словно косой срезая людей и оставляя от тел лишь окровавленные куски. Хонсю заорал от восторга, поняв, что случилось: жар от мельта-заряда искривил ствол орудия, его заклинило, и взрыватель снаряда сработал преждевременно.

Поднявшись на одно колено и отдавшись на волю безумия битвы, он открыл огонь из болт-пистолета по тем, кому посчастливилось пережить гибель «Разрушителя».

Приведенные в бешенство видом крови, берсерки Кроагера взбирались на разбитые стены редута, не обращая внимания на раны, которые давно уже свалили бы обычного человека. Точно спланированные атаки и здравые принципы военного дела были им чужды. Тела просто отбрасывались в сторону, разорванные на куски голыми руками, если не было подходящего оружия.

Хонсю заметил Кроагера в окружении его воинов – тот прокладывал себе путь сквозь груды тел, рубя цепным мечом направо и налево – и отсалютовал товарищу, но, как и следовало ожидать, Кроагер не обратил на него внимания. Спрятав усмешку под визором шлема, Хонсю устремился к башне сквозь пылающие останки «Разрушителя».

Адепт Цицерин наблюдал за кипящим на земле боем с отстраненностью аналитика. Приступ паники прошел, и теперь, находясь в полной безопасности внутри «Надежды», он видел атаки и контратаки сражающихся как танец цветных значков на топографическом плане базы. Красные значки окружили башню, время от времени подкатываясь к самым ее стенам, но каждый раз вынуждены были отступить под огнем защитников.

Цицерин чувствовал смутный стыд за ту мимолетную растерянность, которая охватила его ранее, и вновь пообещал себе испросить позволения на следующий уровень симбиоза со священной машиной. Как только эти нечестивые создания будут разгромлены, он обратится с соответствующей просьбой. Несмотря на прошлые недочеты, разве сможет архимагос Амаэтон отказать ему в этот раз, после столь умелой обороны Иерихонских Водопадов? С довольной улыбкой он отметил, что на экране погасли еще несколько красных значков.

Но вся радость пропала, когда иконка, обозначающая южный бункер, вместо синего цвета нормального статуса окрасилась в зловещий черный.

– Третий оператор, что случилось? – спросил Цицерин.

– Бункер уничтожен, – последовал ответ Ковала Перонуса. – Секунду назад он был там, а теперь его больше нет!

Оцепенев, Цицерин наблюдал, как волна красных значков накрыла собой место, всего несколько мгновений назад бывшее одним из столпов его обороны. После первого прорыва крушение всей линии защиты прогрессировало с кошмарной скоростью. Методично ликвидируемые синие значки гасли один за другим. Фантазия Цицерина оказалась не в силах даже вообразить масштабы резни, развернувшейся в каких-то двадцати метрах от него.

В забранных бронированным стеклом окнах виднелись мрачные сполохи пламени, но ни единый звук не проникал в контрольный пункт, отчего казалось, что происходящее снаружи не имеет к этому месту никакого отношения. А между тем, прямо у основания башни несметное число жизней уже угасло, и еще многим предстояло погибнуть, прежде чем кровопролитие завершится.

Цицерин мог утешить себя только верой в то, что сама башня была абсолютно неприступной, и что он сделал все, от него зависящее, чтобы предотвратить катастрофу.

В районе главного входа вдруг раздался тяжелый глухой удар, и весь персонал башни в страхе замолчал.

– Что это было, во имя Машины? – в ужасе прошептал Цицерин.

Форрикс наблюдал, как дверь содрогается под ударами осадного молота дредноута: адамантиевая пластина в несколько метров толщиной уже начала прогибаться. Ревущая машина войны неизбежно снесет дверь с петель – это был только вопрос времени. Два десятка сильнейших из Железных Воинов стояли наготове у огромных цепей, закрепленных болтами в специальных кольцах на ногах и плечах дредноута, чтобы удержать машину после того, как вход в контрольную башню будет открыт.

Он живо представил себе те мучения, которые должна была испытывать проклятая душа, навечно заключенная в покрытом броней саркофаге. Никогда больше не испытать восторга от убийства, не почувствовать, как поет кровь в твоих венах, когда ты забираешь чужую жизнь, а чужая плоть становится добычей твоей, – такая судьба сулила только горе и страдание. Неудивительно поэтому, что некогда разумное существо, помещенное в оболочку дредноута и приговоренное к вечности в ее холодных железных стенах, неизбежно погружалось во мрак безумия.

Эти лишенные разума машины войны, по крайней мере, находили в безумии свое спасение. Для самого же Форрикса убийство давно уже перестало быть источником радости. Десять тысяч лет безжалостной войны – достаточный срок, чтобы познать во всей ее мрачной полноте человеческую способность нести жестокость и смерть. За свою долгую жизнь ему доводилось бесчисленное количество раз стрелять, рубить, пытать, душить, ломать, забивать до смерти и расчленять своих жертв, и его память не сохранила воспоминаний ни об одной из них. Каждая новая смерть терялась в бесконечной череде террора, ставшего его работой, чувства притупились, а битва уже не вызывала, как раньше, очищающего душу наслаждения.